Борьба за нравственность.

Ну что, леди и джентельмены, уберите от экранов детей, ибо речь сегодня пойдет о вопросе хоть и предельно древнем, но актуальности не потерявшем: о половом вопросе.

Во времена, о которых пойдет речь ниже, много чего не было: не было прокладок, и наши курсовые дивы тырили распушенную целлюлозу у волоконщиков из шкафа на кафедре, не было нормальных кондомов, и каждый коитус превращался в некое подобие американской рулетки с отложенным вылетом пули: т.е. оргазм и семяизвержение - вот прямо щас, а последствия - поживем, увидим.

Чего у нас было в изобилии - так это той самой силы, которая Кундалини, и которая прет по позвоночному столбу. В теории она (сила) вроде бы как прет по этому самому столбу вверх, и клиент становится мудрее, умнее, понимает суть вещей и вообще видит в темноте. В условиях родных осин и тех лет сила перла исключительно вниз, и у особо одаренных экземпляров сосредотачивалась там, внизу, вся. Полностью.

А надобно заметить читающей меня молодежи, что это сейчас все просто: влюбил в себя девушку, небрежно дернул рычаг автомата по выдаче кондомов в любом туалете, привел ее, хорошую, в берглогу, опустил стыдливый занавес с надписью "цензура" и твори чего хош. (Ну, если по справедливости, то чего оба хотят, конечно). Хе, во времена, когда я был... ну вобщем, зело помоложе, такой важный и ответственный процесс, как еблю (давайте уж называть вещи своими именами) партия и комсомол не могли пустить на самотек. Так как стоять рядом было как-то несподручно, и вообще тема была покрыта мраком умолчания, то единственное, что могла выдать наша зам. декана по учебно-воспитательной работе, так это сакраментальное: "до свадьбы - ни-ни!". Правда, будучи в браке, мадам не отказывала себе в греховной сладости адьюльтера, но это совершенно другая история.

Итак Мадам (будем звать ее так, наверняка она еще трудится на той же кафедре в том же вузе) периодически пробивало на исполнение своих обязанностей, ну тех самых, которые по воспитательной работе. Что служило триггером такого рода вспышек - недоеб или что-то еще, мы уже никогда не узнаем. Она появлялась в общаге в лучших традициях выпускников школы Ига-рю: в сгущающихся сумерках пятницы, когда завтра не надо рано вставать, прикуплено бухла и закуси, и ввечеру у ряда граждан и гражданок намечается та самая, не освященная узами брака процедура.

Чтобы было совсем понятно, упомяну, что жили мы в комнатах по двое, что считалось королевскими условиями среди студентов в те времена, общага была блочного типа, т.е. ежели подмыться - то это в умывальник напротив, а не в конец коридора, что, согласитесь, куда как приятнее, т.е. условия были близки к идеальным.

Мадам просачивалась к председателю студсовета Оленьке, девице зело перезрелой (двадцать девять и ни разу замужем - это таки да)но увы, никем не приголубленной, и пила у Оленьки чай. Оленька по причине своего служебного положения жила одна, и  находилась в стратегическом месте: на границе проживания факультетов.

Операция начиналась незатейливо: Мадам прихватывала пару хлопцев из доблестного студсовета, лифт вырубали, а дальше мадам шла по "адресам" (стук, в России, как известно, распространяется быстрее звука). Если дверь не открывали моментально, то ее (дверь) вышибали. Количество одежды на участниках шоу, как правило, само по себе служило достаточным доказательством: ну ведь в самом деле, сложно закосить под совместное решение курсовика по теормеху, когда тела в счастливом единении сплелись на кровати,  а трусы от этих самых тел - на спинке стула.

Надо отдать Мадам должное - она не глумилась. "Ты и ты - завтра ко мне в кабинет", - величественно бросала она, и удалялась из помещения, давая возможность найти трусы, штаны и задуматься о вопросах бытия. Я не преувеличиваю, именно бытия, а не хухры-мухры, потому как на следующий день перед пылкими любовниками ставилась дилемма, по простоте своей напоминавшая кувалду: либо они идут регистрировать брак, и создают счастливую советскую семью, трахаясь дальше уже совершенно свободно (было пару этажей для семейных в общаге), под сенью свидетельства о браке, либо, они отказываются объявить о своих намерениях обществу, и по сути признаются в циничной, наглой, аморальной ебле. В этом случае оба вылетают из комсомола (и автоматом из института) за "аморальное поведение".

...много позже, судьба перехлестнула наши пути-дорожки, и мне представился случай задать Мадам вопрос, почему наличие бумаги с печатью делает коитус моральным (кстати, коммунисты в этом до смешного напоминают современных христиан). Она отделалась нейтральным: "Ну ты же понимаешь, время такое было..".

В этот раз мишенью карающего меча по борьбе с аморалкой стал Антонио. В принципе, он уже давно назойливо мозолил своим вызывающим поведением глаза власть предержащим, и не хватало только команды "фас". Ну посудите сами:

- сынишка кубинского партийного работника.
- росточек - под два метра, мулат цвета кофе с молоком.
- проживание в отдельной комнате, куда стараниями папы был куплен (общага! мохнатые годы!!) югославский (!!! ебнуться) гарнитур для сынули.
- курение только гаванских сигар "ручной сборки".
- ром, аудиотехника, орущий через две С-90 на весь этаж "Пинк Флойд".

И в довершение ко всему - Ирочка. С грудью, при взгляде на которую у глянувшего начинали трещать пуговицы на ширинке, и с изумрудно-зелеными глазами, в которых в ту самую, неповторимую пропорцию смешались два несмешиваемых компонента: искреняя наивность и яркая, ничем не скрытая ебливость. Видали такие глаза? Когда встает только от короткого взгляда в оные? Значит, вы меня поймете.

Ирочка, до кучи, была круглой отличницей, лучшей студенткой факультета, и кандидаткой на Ленинскую стипендию, а это, доложу я вам, не хреном груши околачивать. Вобщем, предельно неправильная, нетипичная и совершенно выламывавшаяся из общего серого строя пара. А кто жил в те времена, хорошо помнит, как любили вот таких... Неправильных.

...Антонио открыл дверь сам. Хорошо поддатый. Ирочка особо не скрывалась на заднем плане, закутанная в простыню напоминала Венеру, которая Милосская, но с руками. Подляна состояла в том, что пожениться они никак не могли, хотя и хотели бы: у папы на Кубе были бы какие-то замороки, Ирочка туда напрочь не хотела, вобщем, не годились они для семейной жизни на острове Свободы. И оба это знали. Прихвостни Мадам решили было выволочь Ирку на свет Божий, но не учли, что Антонио имел на этот счет свои соображения: в результате один сидел под стенкой, беззвучно хватая воздух ртом, а второй предпочел за благо вообще свалить.

- Немедленно прекратить!, - Мадам визжала, как резанная.
- Синьора.. я, моя... , - от волнения Антонио забыл слова, он начал ожесточенно жестикулировать, и халат распахнулся, явив миру немаленькое и еще стоящее достоинство горячего кубинского парня.

Зрелище было завораживающим: перед надвигающимся эррегированным хуем Мадам застыла, как кролик перед удавом.
-
Сеньора, моя..., я..., ее, я любить ее!, -последнее Антонио произнес на слабющем выдохе, споткнулся и рухнул прямо на Мадам, свалив последнюю на коридорный линолеум, чем-то, отдаленно напоминающим ко-сото-гари.

...слетевшийся на грохот народ наблюдал сцену уже совсем запредельную:  стояшего в позе бобра Антонио, грустно поникший, но все еще немаленький член последнего, из-под которого Мадам пыталась выбраться судорожными рывками, и давившуюся от смеха Ирку, которая уже плюнув на все, могла только икать, наблюдая этот сюр.

...Антонио вышлют за аморалку на Кубу, Ирку выгонят из института, почему-то забыв выпереть из комсомола, но уже в следующем году она поступит в другой вуз по тому же профилю. Я уйду через год в армию, а когда вернусь - это будет уже совершенно другая страна и другой мир.