Дорога и причуды памяти.

...В такую погоду на автобане лучше не гнать: дворники почти безуспешно пытаются снять со стекла водопад, а ветер мотает полуторатонную машину по полосе как игрушечную: вроде ты и руль держишь, и трезв, как стекло, но вот очередной порыв ветра - и тебя как через мягкую подушку толкнули: и потянуло вправо, на соседнюю полосу по мокрой серой ленте, матово отблескивающей в твоих фарах.

Я встаю за длинномером, за ним уютно и спокойно: здоровый, как мамонт, он закрывает меня от ветра, который дует слева-спереди. Правда, из-под его колес несет в лицо водяную пургу, но она уже не в силах добавить что-то еще к ливню: так и идем. Идти нам еще долго, только Мюнхен объехали, номера у мужика штутгардские, значит, он меня доведет почти до самой цели. Вокруг - ночь, движение минимальное, и в зеркале заднего обзора лишь непроглядная чернота.

...Капитан Тихонов свалился на нашу голову неожиданно. Его прислали из ГСВГ, прямиком в тайгу. "Почувствуйте разницу", как говорится. Еще вчера он пил хорошее пиво и кушал сосиски в чистенькой немецкой кнайпе, был "херром офицером" и даже белым человеком, а сегодня он - посреди моря начинающей желтеть тайги, среди небритого и пропахшего потом, солярой и маслом воинства, насмешливо-раскосо косящегося на чистенького офицера из-под кое-как нахлобученных пилоток. Поначалу Тихонов ходил, брезгливо поджав губы, как благородная девица, по недоразумению попавшая в крестьянский хлев: он лелеял надежду все же перевестись куда-нибудь поближе к асфальту. Не вышло: вот тебе П-18, вот тебе 5 человек л.с., служи, капитан, ибо тебе до дембеля - как медному котелку, а Родина хочет видеть тебя здесь - в болотах Архангельской области.

На "точках" отношения между солдатами и офицерами специфические, скажем так. Нет, ни о каком братстве и прочей киношной фигне речи не может быть и в принципе, но существует эдакая нота понимания: и тебя и меня сюда заслали, так давай ты не будешь травить мне мои 25 лет выслуги, а я не буду паскудить тебе 2 года твоей службы. Вобщем, симбиоз двух зверей, сидящих в одной клетке. Тихонов же плевать хотел на симбиоз, и искренне считал, что Устав исчерпывает все возможные варианты взаимоотношений между солдатом и офицером. Более того, не взирая на мягкие намеки майора Т-ка он с упорством карбидного бора пытался внедрять эту систему на своей несчастной СРЦ П-18: например, походы солдат в лес за грибами он пытался пресекать путем отправки на гауптвахту "за самовольную отлучку". Тот факт, что от нашей жратвы шатались зубы и текла кровь с десен, его волновал, как позапрошлогодний снег.

...М-да. Дальнобой замигал поворотником: уходит вправо, туда где парковка, заправка и уютные огоньки кафешки. Жаль, придется чуток добавить, вроде бы впереди по автобану еще один идет. Госпидя, что ж меня мотает-то как пьяного? Будет вообще сухой кусок, или мне так и пилить сквозь это, нащупывая дорогу слабенькими желтыми конусами фар?

За Аугсбургом уже который месяц ремонтируют автобан, а посему - временные, узкие полосы. Немцы не лишены своеобразного чувства юмора: ограничение стоит "80", я иду 100, впритирку проходя рядом с автобусом, а сзади деликатно помигивает поворотником солидный "мерседес": ты, мол, не хочешь уступить мне дорогу, парень? Ага, щас. Погоди, только разгонюсь и взлечу, все для тебя. Моргаю ему в ответ аварийкой, немец понимает идиотизм ситуации и поворотник выключает.

...Офицеры, собственно, как и люди любой другой профессии, бывают разные, в том числе - и мудаки. Но мудаки в армии бывают разные: например, простые и бесхитростные, каковым, к примеру, был майор Супрун. Майор прославился ма-а-а-аленьким пунктиком: он обожал долго и вдумчиво трахать мозги солдату, который не отдал ему честь. И совершенно неважно было, чем тот занимался: паял ли контакты, согнувшись в три погибели у кабельного разъема, или просто курил спиной к нему: неотдачу чести Супрун воспринимал как личное, персональное оскорбление. Такой тип мудаковатости обычно легко предсказуем и предотвращаем: ну махни ты ладонью к виску, сделай вид радостный и придурковатый, все равно эта тварь с комплексом неполноценности тут и сгниет в этой тайге, не всю ж жизнь тебе с ним сосуществовать.

Тихонов был мудаком редким, кондовым. Например, исподволь выяснив, что девушку у солдата зовут ... ну не знаю, Дуся, к примеру, он мог радостно улыбаясь, бросить человеку в лицо перед всем строем: "Ты что, думаешь, поедешь свою Дусю в мае е...ть? Моли бога, чтобы с такой службой она тебя в июле дождалась!". Как вы понимаете, такого рода шутки и юмор находили в солдатском коллективе горячее и искренее взаимопонимание: Тихонову гадили, как могли, чем могли и где могли, а он, в свою очередь, мстил нам за тайгу, гнус, грязь под сапогами и полный беспросвет впереди: нашла коса на камень.

...Уф... наконец-то сухой кусок, и можно переключить дворники в режим, когда они лениво смахивают капли с лобовухи раз в 5-7 секунд. Дальше, километров 20 будет нормальная дорога, местами даже - в три полосы. Дорога как повымерла, лишь иногда мимо проносятся Шумахеры, выдавая где-то под 180: я не знаю, какая причина гонит их в ночь, но по такой трассе это должно быть что-то очень веское.

Я еду на запад, и постоянно вижу перед собой догорающее небо, точнее, самый краешек той пурпурно-черной полосы заката, которая становится все уже и уже: Земля крутится быстрее моих колес. Красиво.

...Офицеры по очереди становятся в дежурство по части. Точнее, "очередь" эта весьма своеобразна: выходные и праздники "тянут" молодые лейтенанты. Тихонов попал под раздачу на выходные как "чужой", еще не прижившийся в коллективе. Такое уравнивание в правах с молодыми летехами "только вчера из училища" нашему капитану сильно не понравилось, по вполне понятным причинам. Вечер намечался быть веселым.

Когда коту нечего делать, то он лижет яйца, гласит народная поговорка. Когда офицеру нечего делать, он в зольдатиков играет, изображая занятия строевой подготовкой. Вообще с уходом античного строя и македонской фаланги строевая подготовка как военная дисциплина потеряла смысл, но поди ж ты, дожила до наших дней.

Мы ходим уже минут тридцать по кругу, вопя песню о том, что "долго-долго до самой Волги маячил голубой платок". Оно бы все ничего, но на улице минус тридцать пять, и ноги превратились уже во что-то похожее на телеграфные столбы: такое же гулкое и нечувствительное.

- Ногу тянуть! Маршировать в шаг! Задора не слышу! Что, заснули, блядь?

Глотка уже сорвана, завтра мы будем хрипеть, ненадолго приобретая нормальный голос после горячего чая. Но до этого гребанного "завтра" надо еще дожить, еще не кончилось "сегодня", и судя по происходящему, еще не скоро кончится.

- Может, вы спать не хотите? Может, вам маршировать нравится? Не слышу песни!

Сука поганая, твое счастье, что ты в бункере ночуешь, в казарме ночью бы тебя просто убили.. Строй ломается, резко натолкнувшись на разом остановившийся первый ряд.

- Почему встали?!! Кто команду дал! Шагом марш! Рота!

Аверцев, старшой с Нерчинска, подходит к Тихонову и тихо, но так, что слышат первые ряды, произносит:

- Товарищ капитан, не надо так.. Люди устали.
- Мне похуй! Продолжать занятия!

Строй окончательно ломается, и Тихонов вдруг оказывается в полукольце серых шинелей:

- Товарищ капитан. Люди. Устали, - раздельно роняет каждое слово Аверцев. Разрешите командовать построение к вечерней поверке.

В воздухе висит нехорошая, злая тишина. Запахом своим она сродни разлитому бензину: кинь спичку клича, суматошного и яростного, и останутся от капитана вбитые в асфальт ошметки начищенных сапог и мокрая красная лужа. Трибуналы, дисбаты и все остальное будет потом, а сейчас мы хотим спать: полукольцо рефлекторно сужается еще на один маленький шаг. Тихонов вдруг понимает, что не все в этой жизни определяет устав и четыре звездочки на погонах. Он делает рефлекторный шаг назад и внезапно севшим голосом выдавливает

- Старшина! Командуй построение к вечерней поверке! Разойдись...

Кольцо разжимается: бег, перекличка, умывальник, подушка. Минус день.

... Ulm-ost - 1000m. Через 10 минут я буду дома.